НЧЧК. Командировка - Страница 36

«Тоже мне страшная тайна, – мысленно ухмыльнулся Эринрандир. – Копается в мозгах у магов и ненавидит меня. Поборница высокой морали!»

– Нет, спасибо. Я про убийства…

– Ну что ты за кавалер такой? А? – начала стыдить его Эфа. – Не стыдно тебе старушку пугать всякими ужастями? Небось, в папочке твоей всякие страшные дагерротипы лежат?

– Лежат, – кивнул эльф и открыл скоросшиватель.

Но бабулька лишь протестующе замахала руками.

– Не показывай, не хочу смотреть, синеглазый. Спать потом не буду, бессонницей замаюсь. Ох! И так жить страшно! Как страшно жить, юноша! Как страшно жить! – запричитала гоблинша, в притворном ужасе заламывая костлявые ручонки.

– Так вы мне расскажите, что тут происходит, я вам помогу, – намекнул Эрин.

Старуха тут же сменила маску, насмешливо сощурившись, и довольно мерзко захихикала.

– Чем эт ты мне поможешь-то, сладенький? Пукалкой своей кого-то напугать хочешь?

Но Эринрандир решил так просто от задуманного не отступать.

– А есть кого пугать?

– В любом лесу найдется кого пугать, касатик мой раскрасивый. Ты это крепко запомни. Было б тока чем.

Гоблинша без всяких видимых усилий поднялась с крылечка, и оказалось, что ростом она чуть ниже самого ап-Телемнара. Она поманила эльфа внутрь своей избушки, словно маленького мальчика.

– Зашел бы в дом, сладенький, испил чайка. Устал, поди, с дороги. Бежал через лес что твой раненый волк.

А ведь и в самом деле раненый. Возможно, даже смертельно.

– Проходи не стесняйся. Мы ж тут все свои, – настаивала бабка.

Внутри было темновато, но довольно уютно. Печка, лавки, стол, домотканые половички, и по всем стенам развешены пучки целебных трав. Скатерть на столе вышивали, должно быть, еще в прошлую Эпоху, а посуда современная – стеклянная. Забавное сочетание. Рядышком древние песочные часы и банка дорогого кофе, книга еще румиловыми рунами – сарати – писанная и калькулятор. А на иссохшей груди Эфы Горыниевны покоится шикарный мобильник с камерой и стразами.

Казалось, гоблинша специально поджидала остроухого гостя – вскипела вода в самоваре, и заварился чай, как раз к тому мгновению, когда Эрин расположился на лавке под окном.

– Скоро ученица моя придет, на стол соберет. Отобедаешь, чем Единый послал.

– А где ваша ученица?

– На болото пошла, милый, аиров корень копать.

– А не страшно девочку одну отпускать, когда вокруг такое? – снова провокационно спросил Эринрандир.

– Ты не боись за мою малявку, синеглазенький. Она у меня ученая и кручёная. Окромя того – моя наилучшая ученица, хоча и человеческой породы. Тока не мясной, – бабка хитро подмигнула и сделала характерный жест рукой. – А мясо-молочной. Стал быть, сисястая.

Гастрономическое определение внешности иномирянки несколько Эрина смутило. Он повнимательнее присмотрелся к ведьме. Нет, не может быть, чтобы она была настолько древняя.

– Ишь ты! Уставился-то как! Зубки ужо не те, чтобы человечинкой баловаться. А вот во времена оные… – Ведьма восторженно закатила глаза. – Катюха грит, до сих пор помнят. Хоча б и в сказках, а хорошо нас люди запомнили, на века. Вот че значит – вовремя пообедать! – и назидательно подняла когтистый палец вверх.

Эрин представил себе товарища Шрака с недогрызенной берцовой костью в руке и умилился. До чего же гармонично тогда смотрелся бы уважаемый коллега.

Сейчас считается ужасно неполиткорректным вспоминать о том, что до Ухода гоблины таки да, время от времени, нерегулярно и, в основном, в ритуальных целях, но человеков кушали. Но что было, то было.

Чай у ведьмы оказался ароматный, пирожки были, к счастью, не с мясной, а с ягодной начинкой, и в целом Эрину здесь понравилось. А если бы еще и бабка не валяла дурака, а поведала о творящихся в лесу безобразиях, то вообще нечего больше пожелать. Но Эфа Горыниевна, старая змея, хитро уходила от всех неприятных или неудобных ей вопросов и сводила допрос к обсуждению личной жизни заезжего капитана НЧЧК.

– Не тужи, миленький, не печалься. Разве хоть одна из энтих дурищ стоит твоего горевания? – вопрошала она с интонацией народной сказительницы. – Ты на себя поглянь в зеркальце. Ахфицер, при пистоли да при погонах, сердце доброе, душа пылкая, собой красавец писана-а-ай, и, небось, ублажить девку умеешь. Чего ж нос-то воротить? А?

– Не знаю, – вздохнул эльф. – Недостоин высокой чести.

– Энто чего же, чтобы ноги раздвинуть тепереча высокая честь потребна?

– Да не в этом дело…

– А в чем? – потрясенно воскликнула ведьма, роняя кусочек пирожка на пол. – В былые времена эльфийки сговорчивее были.

Гоблинша не на шутку замыслилась и, подозрительно поглядев на распивающего чаи Эрина, спросила:

– А жениццо предлагал? Аль только в полюбовницы звал? Ежли тока на сеновале поваляться, то девка в своем праве отказать.

– До предложения не дошло. Она меня не любит.

– Уверен?

«Если судить здраво, окидывая трезвым взглядом события последних четырех месяцев, то и не любила никогда, и не полюбит впредь, – подумал ап-Телемнар. – Не исключено, что честно пыталась, да только не вышло. Сердцу ведь не прикажешь».

– Более чем, – вынужден был признать он.

Вдруг гоблинша по-звериному принюхалась и даже показательно облизнулась.

– О! Чую дух человечий! Идет моя Катюха.

И точно, нюх у Эфы Горыниевны оказался отменный, словно у ищейки. Минут через пять в избушку вошла молодая девушка-иномирянка. Та самая, которую Эрин видел в Колдубинске накануне. Слава Эру, не рыжая и ничем не напоминающая сьючек. Как верно указала Эфа Горыниевна, бюст у барышни имелся весьма запоминающийся, ничуть не хуже, чем у Софоры из столовой. Но и кроме высокой девичьей груди доброжелательному глазу было на чем задержаться: глаза веселые васильковые, здоровые румянец на обсыпанных веснушками щечках, русые кудряшки и самая искренняя улыбка, какую только видел Эрин у иномирянок.